История Свято-Троицкой церкви города Сургута (Часть 4)

Исторический обзор изменений в социальной, культурно-нравственной и религиозной жизни народов Сургутского Приобья в конце XIXвека.

Начиная обзор изменений в социальной, культурно-нравственной и религиозной жизни народов Среднего Приобья в конце XIX века, попытаемся ответить на ряд вопросов: что нового принес в жизнь коренных народов Сибири отрезок времени, ограниченный XVIII– XIX веками? Удалось ли им сохранить свою самобытность? Насколько удачна была миссия просвещения остяков Верой Христовой, и какова была в этом роль клира и в целом общины Троицкой соборной церкви Сургута? Рассмотрим этот комплекс вопросов по направлениям: взаимоотношения местного населения и русских поселенцев; социально-бытовые изменения в жизни остяков с точки зрения образования, медицины, сельского хозяйства и т.д.; эволюция религиозно-нравственных воззрений аборигенов в конце XIX века.

Итак, взаимоотношения остяков с русскими часто были дружелюбными. Близкое совместное проживание, как правило, завершалось обрусением аборигенов. Известный ученый-лингвист М.А.Кастрен, путешествующий в 40-х годах XIXвека по Приобью, в своих записках отмечал, что, например, в Нижне-Лумпокольской деревне, где имелась церковь, три русские и три остяцкие избы, жившие здесь остяки «обрусели во всех отношениях», хотя и имели свое собственное кладбище, находившееся в некотором отдалении от русского. Русское влияние проступало «в религии, нравах, обычаях и в чувствовании и мышлении».

К концу XIX века этот процесс зашел настолько далеко, что в некоторых поселениях местное население совсем разучилось говорить на родном языке. Говорили в основном на русском и только старики владели языком своих предков. У Сургутских остяков конца XIX-го века элементы русской культуры органично вписались в традиционный быт народа.

Другой путешественник – А.А.Дунин-Горкавич, отмечал, что в некоторых деревнях Сургутского уезда остяки стали строить «совершенно русские избы»: «Салымские остяки сравнительно с другими культурны, живут в бревенчатых домах, которые строят сами, держат повсеместно лошадей, а в некоторых пунктах – коров и овец. Салымские женщины пекут хлеб, ткут холст, вышивают бисером и шерстью. Избы здесь светлые, просторные, русского типа с сенями, о двух и даже трех комнатах, с одной глинобитною русскою печью и другой небольшой печью, в которую вмазан котел; в избе помещается и чувал. В избах – самодельная мебель; встречаются часы-будильники, а некоторые остяки имеют даже карманные часы». Наблюдения путешественника относились к 1899-1903 годам.

Преступления среди остяков были крайне редкими, и они жестко преследовались даже не столько представителями русской власти, сколько своими же соплеменниками. На совершившего преступление умышленно смотрели «как на зверя», считали его «потерявшим совесть». Нередко, совершивший тяжкое преступление, еще до суда удалялся из стойбища или деревни и поселялся в урмане до тех пор, пока его не разыщут и не представят на суд. Виновных в краже и прелюбодеянии одевали в «безобразные» одежды и водили «по домам и юртам на показ». За воровство наказывали телесно на своих же собраниях.

В 50-60-х годах XIX века в Сургуте и ближайших окрестностях велись успешные опыты по выращиванию зерновых культур, и связаны они были с деятельностью тогдашнего благочинного Сургутского уезда священника Василия Кайдалова. Он засевал небольшие площади ячменем, овсом, льном и коноплей и достиг больших успехов в выращивании этих культур. Образцы выращенных им культур даже удостоились внимания Русского географического общества, за что Кайдалов получил от него благодарность, а Вольное Экономическое общество удостоило его малой золотой медали. В эти же годы начал свою агрономическую практику другой священник Сургутского уезда – Иван Тверитинов, служивший в деревне Юган. Как убедил священника трехлетний опыт, в суровых Сибирских краях яровой хлеб родится плохо. Зерно просто не успевает вызреть до прихода холодов, и это навело Ивана Тверитинова на мысль использовать для посева озимые культуры. Нужно сказать, что этот эксперимент удался. По воспоминаниям старожилов, дошедших до нас, сев начинали в самом начале августа, к 20-м числам августа на делянках появлялись всходы, а к началу сентября поля зеленели. Урожаи, по-видимому, были настолько хороши, что даже было решено построить мельницу, правда, планам этим не суждено было сбыться.

В 1856 году Вольное Экономическое общество наградило священника большой серебряной медалью, а в 1858 году он получил от общества через губернское правление в Тобольске семена картофеля и на следующий год , приготовив рассаду, приступил к делу. Ближе к середине июля Иван Тверитинов вместе со своими помощниками приступил к высадке рассады на грядки, а в начале сентября уже выкапывали первый урожай. Но, к сожалению, опыты священников не имели поддержки и понимания среди местного населения. Как писал Иван Тверитинов, «… здешние крестьяне занимаются большею частию ловлею рыбы неводами и сетью. Рыбу, добытую летом, сушат, складывают и продают или на месте, или же отвозят в заштатный город Сургут…». Таким образом, опыт посева зерновых культур был потерян безвозвратно, а опыт выращивания картофеля, различных корнеплодов и ягодных культур все-таки прижился, и в настоящее время местное население Сургута активно этим занимается на своих дачных участках.

С середины XIX века, в 1845 году, в Сургуте существовали казачья больница и церковно-приходская одноклассная школа. Преподаванием здесь в 1845 году занимались два человека: законоучитель из местных священников и учитель начальных классов. В должности законоучителя служил в школе священник городской Троицкой церкви Андрей Кайдалов, выпускник Тобольской семинарии.

В 1851 году в городе существовали две раздельные школы – для мальчиков и для девочек, в которых учились 39 детей казаков, обучали их уже три учителя. Но не все было так радужно в области народного образования. Бывали случаи противодействия со стороны аборигенов обучению своих собственных детей. Известен факт, когда к ученому-лингвисту М.А. Кастрену, о котором упоминалось выше, путешествующему в 40-х годах XIX века по Обскому Северу, явились остяки, принявшие его за важного чиновника. Они обратились с жалобой на священника, который «велел отдать ему детей для надлежащего обучения и воспитания» и уже взял в свою школу двух остяцких мальчиков. Причиной недовольства остяков было опасение, что получив «русское» воспитание, выучившись читать и писать, они не останутся со своими отцами в родовых угодьях и, таким образом, прервется нить преемства от отца к сыну.

Что касается религиозных воззрений Сургутских остяков, то в своей основной массе их традиционные верования чудным образом переплелись с христианской верой. Поклонение своим идолам часто соседствовало с почитанием икон. Нередко случалось, что при удачной охоте крещеные аборигены подносили приношения и тем и другим священным символам.

По свидетельству Н.А.Абрамова, автора краткого жизнеописания митрополита Филофея Лещинского, составленного в середине XIX века: «Нива, обработанная руками митрополита Филофея в Березовском крае (куда в то время входил и Сургут), впоследствии, без нового удобрения и сеяния слова Божия, стала зарастать (и заросла) так, что во многих местах едва стали заметны признаки трудов делателя вертограда Христова». Хотя духовенство Сургутского уезда весьма беспокоило, что считавшиеся православными остяки продолжали поклоняться «шайтанам», почитать медведя, верить своим шаманам, и работа по катехизации местного населения продолжалась, но, как показывает история, не было уже столь яркого светила среди подвизавшихся на ниве Божией, каковым был Тобольский митрополит Филофей (Лещинский), способного верой христовой согреть сердца людей.

В борьбе за души аборигенов церковь нередко обращалась за помощью к светским властям, и нужно отдать должное, практически всегда встречала понимание. Так, в указе Сибирской губернской канцелярии 1749 года, адресованному Сургутскому воеводе, говорилось: «… велено по требованию консистории Сургутского уезда за иноземцами, то есть новокрещенными остяками иметь неослабное понуждение, чтоб в церкви божии Богу молитца ходили и мертвые телеса погребали при церквах; и ежели в том остяки весьма ослушны окажутся, то оной Сургуцкой канцелярии, по сношению с тамошним заказчиком протопопом Алексеевым, смотря по важности их вины, наказывать при самом того города Сургута воеводе в воевоцкой канцелярии».

И все-таки, крещеные остяки часто искренне и заинтересованно участвовали в жизни церкви. Об этом говорят хотя бы такие любопытные факты: в январе 1752 года остяцкий князь Петр Атасов и крещеный люд Лумпокольских Салтыковой и Пирчиной волостей в доношении митрополиту Сильвестру сообщали, что они вместе с протопопом Иаковым Кайдаловым и священником Гаврилой Кайдаловым отыскали «в середине» своих волостей «место пристойное и не болотное» и просили архиерейского благословения на строительство церкви, а в феврале 1769 года в Тобольск явился остяк Федор Луказский. Представившись выборным Селияровского прихода Сургутского уезда «князцов и лутчих людей», он подал в консисторию прошение о том, чтобы в Селиярово при их церкви оставлен был священником некий Василий Фирсов, человек «жития и состояния хорошего» взамен предыдущего священника Димитрия Милянова, который «пьянствовал и с прихожанами был необходителной», но после перевода его в Самарово никак не оставляет местный приход в покое, а часто приезжает «возмущает обывателей… и подкупает, чтоб они просили о переводе священника Фирсова в другое место». Таким образом, мы видим, что влияние христианства на Сибирской земле прослеживается не только в конце XIX-го, но уже и в XVIII столетии.

Клир и сформировавшаяся община Троицкой соборной церкви также участвовали в православной духовной миссии среди местного населения. В конце XIX — начале XX веков на территории Северо-Западной Сибири активно действовали Кондинская, Обдорская и Сургутская Духовные миссии. Последняя была открыта в 1867 году. Предшествовала этому событию инспекционная поездка преосвященного Варлаама IIпо Тобольскому северу, результатом которой стал указ Святейшего Синода «Об усилении миссионерских действий в Березовском крае и об усилении причта Сургутской церкви». После издания данного указа последовали распоряжения епархиальных властей, которые привели к учреждению самостоятельной миссии в Сургуте на основе Троицкой соборной церкви. Сургутская миссия формировалась из состава причта городской церкви с назначением дополнительно второго священника (помощника настоятеля) и третьего причетника. В состав миссии в разные годы входило от 4 до 6 человек. Организацией ее занимался настоятель соборной Троицкой церкви священник Василий Александрович Кайдалов, исполнявший на тот момент обязанности благочинного Сургутского уезда. О направлениях деятельности Сургутской миссии мы можем судить из положений указа Святейшего Синода, где перечислялись обязанности миссионеров: 1) «исправление нужных треб» среди крещенного паствы, «утверждение их в православном христианском учении»; 2) проповедь Евангелия «прикочевывающим по временам к Сургуту идолопоклонникам»; 3) разъезды «по дальним кочевьям инородцев», проживающих по правую сторону реки Оби, с целью расположить их к принятию христианства; 4) обучение детей грамоте. Однако, результаты деятельности Сургутской духовной миссии оценивались современниками достаточно сдержано. Так, краевед А.А. Дунин-Горкавич писал в 1905 году: «Хотя официально большинство инородцев признано православными христианами, в действительности они только числятся таковыми… Христианство, не проникнув глубоко в сознание инородцев, смешалось с языческими воззрениями, в результате чего явилась смесь христианства и язычества, с преобладанием последнего».

Можно долго рассуждать о причинах неудач Сургутской миссии. Здесь мы вспомним и об огромных масштабах территории, на которой осуществлялась миссия – более 220 тысяч кв. верст, и то, что на этой огромной территории находилось всего лишь 5 сельских храмов на расстоянии от 60 до 730 верст от Сургута, и о совершенно недостаточном количестве миссионеров, как мы уже отмечали выше – от 4 до 6 человек, занятых катехизацией местного населения, и о возможных промахах в деятельности самих просветителей.

Заканчивая рассмотрение вопроса об эволюции религиозно-нравственных воззрений аборигенов, хотелось бы сказать, что хотя некоторая часть остяков окончательно распрощалась с отеческими обычаями и верованиями к началу XX века, приняв православие, но в основном они все-таки сохранялись, перемешиваясь с христианством. «Языческих верований и обрядов держатся все остяки, даже те, которые считаются православными и посещают храмы. На почве этого двоеверия разные апокрифические сказания о потопе, о жизни Христа и Божией Матери находят себе среди них большое распространение, причем христианских святых остяк сплошь и рядом отождествляет со своими богами: так апостол Петр отождествляется с «Обским мужиком» — древним божеством рыб, с безобразным лицом и руками, жестяным носом и стеклянными глазами. Во главе остяцкого пантеона стоит Торым, бесплотный дух, равнодушно относящийся к жизни людей и не вмешивающийся в их дела. Он бескорыстен, жертв ему приносить не нужно. Но зато второстепенные божества вмешиваются в людские дела и требуют жертв… Посредниками между богами и обыкновенными смертными являются шаманы, то есть люди одаренные от природы силой, дающей им возможность сноситься с «куллями», то есть духами» — отмечал в своих путевых заметках писатель Ф.Н.Белявский.

Таким образом, мы видим достаточно серьезные изменения в социальной, культурной и религиозной жизни местного населения, наступившие в XVIII– XIX веках в результате освоения Сибирских земель русскими переселенцами. Нельзя сказать, что темп и сам ход этих изменений был вполне удовлетворителен, но не заметить их при ближайшем рассмотрении совершенно невозможно. Русское правительство считало недопустимой политику ускоренной русификации местного населения, перевод их в равный с государственными крестьянами оклад (налогообложение), что по сути своей означало перевод остяков на положение крестьян. Решительно отвергались советы о приучении жителей Приобья к разведению картофеля, а тем более к посеву зерновых, «усовершенствованию» своих жилищ. Утверждалось, что «кочующие инородцы» должны пользоваться свободой вероисповедания, хозяйственной деятельности, передвижения и т.д. Следствием такой позиции властей явилось то, что, как сказали бы современные ученые-историки, к концу XIX века Сургутские остяки в основном сохранили свою самобытность, традиционную культуру и обычаи предков, а мы бы сказали, что хотя «народ, сидящий во тьме, увидел свет великий, и сидящим в стране и тени смертной воссиял свет» (Ис.9, 1-2), но, к сожалению, по целому ряду причин немногие смогли осуществить переход из тьмы средневековья к свету Истины.